Если у человека активная жизненная позиция, системный аналитический склад ума, да еще и княжеское имя, успех гарантирован. Яркий тому пример — заведующая обсервационным отделением НМИЦ гематологии Ольга Александровна Алешина. Не каждому под силу справляться с такими нагрузками. Она смогла, а значит, недаром мечтала о выполнении специальных задач и военных погонах под белым халатом. Об этом в эксклюзивном интервью редакции blood.ru.
Ольга Александровна, расскажите, почему вы связали свою жизнь с медициной?
В нашей семье нет врачей, нет медиков. Брат всю жизнь мечтал стать врачом и даже окончил медицинское училище. После армии пытался поступить в военно-медицинскую академию, но не прошел по баллам. Глядя на него, я думала: «Чтоб я пошла в медицину? Да никогда!». Мне казалось, что я боюсь крови, и у меня больше математический склад ума. Я училась в физико-математической школе. Весь класс поступал в МГУ либо МИФИ. Находясь в поиске своего призвания, я увидела в Московский академии им. Сеченова военный факультет. И тогда мне показалось, что военный врач, с одной стороны, это очень романтично, а с другой, у него миссия по-настоящему спасать людей. В итоге, не знаю, то ли судьба, то ли случайность, но в 2004 году я успешно поступила именно на этот факультет.
Почему не сложилось с профессией военного врача и почему выбрали гематологию?
Родина должна была все решить за нас. У нас у всех был контракт на три года после академии. Меня должны были отправить служить в Московский военный округ. Но Министерство обороны с нами разорвало контракт на 5 курсе, и мы оказались предоставлены сами себе. Соответственно, встал вопрос, какую специальность выбрать. Очень нравилось терапевтическое направление: кардиология, гепатология. Я даже ходила в терапевтический кружок. Между тем, всегда вызывала интерес онкология, как быстро развивающаяся научная специальность. При этом гематология для студентов — это неизвестная «черная дыра» в медицине. Но я понимала, что в этой области работают очень редкие специалисты, и крайне необходимые.
Что стало решающим фактором при выборе направления?
У нас в институте была всего одна лекция, на которой обсуждали хронический лимфолейкоз, и одно практическое занятие в онкоцентре им. Н. Н. Блохина. Я его очень хорошо запомнила. Османов Евгений Александрович тогда рассказывал про лимфому Ходжкина. Он привел своего пациента и сказал: «Видите, какая результативность!». И результаты терапии действительно поразили. Захотелось узнать об этой таинственной специальности. Гематология — это намного шире, чем одна специальность. Это вообще вся медицина. Поступает больной, а его заболевание может проявиться как любая инфекция или опухолевое образование, при этом поражая любой орган или ткань организма. И получается, ты должен разбираться во всех специальностях. Для прохождения ординатуры я подала документы в НМИЦ кардиологии и в НМИЦ гематологии, и, что самое интересное, поступила и туда, и туда. Но выбор пал на гематологию. Так я и оказалась здесь в 2010 году.
Какие были трудности в начале работы?
Я всем ординаторам рассказываю свою историю. Поначалу было непонятно всё. Никогда не забуду первую утреннюю большую конференцию, на которой произносят: «Состояние пациента после терапии DexaBEAM». Я у себя фиксирую, нужно посмотреть, что за таблетка. Позже я поняла, что это первые буквы препаратов курса полихимиотерапии, которые входят в него. Непонятным и сложным поначалу казалось все, поэтому пришлось очень много читать, изучать. Два года за руку с куратором мы не ходили, здесь очень быстро вводят в практический процесс.
До обсервационного отделения вам пришлось поработать во многих других отделениях Центра?
Начинала я свой трудовой путь ординатора с отделения интенсивной высокодозной химиотерапии гемобластозов с круглосуточным стационаром под руководством Сергея Кирилловича Кравченко. В большей степени занималась терапией лимфом, в том числе была увлечена лечением пациентов с такими агрессивными лимфомами, как лимфомы ЦНС. В дальнейшем я поступила в аспирантуру к Евгению Евгеньевичу Звонкову в отделение химиотерапии лимфом. И свою кандидатскую работу я писала, изучая диффузную В-крупноклеточную лимфому, ее молекулярные особенности, значение В- клеточной клональности и других факторов риска. А потом получилось так, что в отделении гематологии нужны были врачи. В отделении химиотерапии лимфом еще не было больных, так как оно только открывалось, а отделение гематологии активно работало. И получилось так, что я там и осталась вплоть до апреля 2020 года.
Планы изменились в связи с пандемией COVID-19?
Верно. Первый подтвержденный случай COVID-19 в Центре зафиксировали 17 апреля 2020 года — это была пятница, в этот день я была ответственным терапевтом. Коронавирусная инфекция была выявлена у первичной тяжелой пациентки с острым миелойдным лейкозом в индукции, ей только закончили первый курс. Женщина поступила к нам из другого медицинского центра и через несколько дней была переведена в реанимацию с тяжелой дыхательной недостаточностью, с пневмонией. Все мазки на COVID у нее были отрицательные, лишь в бронхоальвеолярном лаваже удалось подтвердить новую короновирусную инфекцию. Всю ночь команда, состоявшая из Веры Витальевны Троицкой, Татьяны Владимировны Гапоновой и Геннадия Мартиновича Галстяна, решала организационные вопросы. Понятно было, что вне специализированного учреждения такая больная находиться не могла. И тогда стало понятно, что от COVID-19 не скрыться. Появилась необходимость «фильтрации» больных. И уже в понедельник, 20 апреля, в НМИЦ гематологии заработало обсервационное отделение для обследования поступающих больных на коронавирусную инфекцию.
Фактически вы оказались на передовой? Это и риск заразиться, и тут же нужно спасать тяжелых гематологических пациентов?
Все первичные больные, особенно с острыми лейкозами, или другими тяжелыми заболеваниями системы крови нуждаются в помощи здесь и сейчас. Большинство поступают экстренно в тяжелом состоянии, и зачастую они не могут ждать даже несколько часов. Нам первым приходится справляться с жизнеугрожающими осложнениями. Конечно, мы проводим все диагностические мероприятия по установлению, уточнению самого диагноза, так и по выявлению осложнений и купирования их. Если пациенту показан гемодиализ или какая-то другая экстренная процедура (плазмоферез, лейкоцитаферез), мы выполняем это у нас. В отделении 18 коек. В нашем подразделении все пациенты находятся в одноместных боксах, изолируются до подтверждения статуса по COVID. Наша задача — развести пациентов, чтобы они не находились в одной палате. Тестирование у нас проводится очень быстро, в этот же день мы знаем результат, но ждем как минимум двух отрицательных подтверждений. Так мы предотвращаем заражение пациентов, которые уже проходят лечение в Центре.
Не было страшно взять на себя обязанности и ответственность заведующего?
Конечно, страшно. Во-первых, я даже не столько врач была, как старший научный сотрудник. Я всегда вела пациентов и дежурила, но моя основная ставка была — старший научный сотрудник. Под руководством Елены Николаевны Паровичниковой я занималась многоцентровым клиническим исследованием по изучению острых лимфобластных лейкозов, и вдруг, отделение, да еще такое тяжелое. Как на заведующего, помимо работы с пациентами, на меня ложилась организационная работа по созданию полноценного отделения в соответствии со всеми нормами. Нужно было заниматься и материально-техническими вопросами, и подбором кадров.
Что самое сложное в работе?
В отделении мы работаем в защитных костюмах. Пациенты не видят наши лица и не запоминают имен. Иногда говорят: «Когда вы меня уже отдадите в „нормальное“ отделение?»,— это бывает обидно. Работу нашего отделения можно сравнить с работой бригады скорой, которые первые оказывают экстренную и неотложную помощь, а все лавры и успехи терапии достаются лечащему врачу. Пациенты редко запоминают наши имена. Я сама очень долго работала в отделении, и когда больной поступает, ты с ним с утра до ночи. Нужно и диагноз установить, и подготовить к химиотерапии. Действительно много сил уходит на это, но ты знаешь, что потом тебя ждет разрешение острой ситуации и совместная победа. В обсервации, как на войне, выдохнуть не получается. Тяжело, правда, тяжело. Как выживаем? Большой интерес и смена деятельности. Врачи ротируются в наше отделение, в основном, молодые врачи, ординаторы.
Получается, что вы — кузница кадров?
В какой-то степени. Через наше отделение проходят все пациенты Центра с различными патологиями, и в Центре нет ни одного такого отделения, в котором был бы такой спектр заболеваний, кроме поликлиники. Для ординаторов это очень полезно, они видят больных с тем самым началом заболевания, о котором еще мало что известно, как его нужно диагностировать, что нужно еще подтвердить, и как справиться с первыми проявлениями заболевания.
Если вернуться к вашей диссертации, в чем была новизна?
Исследование стало первой работой в мировой практике, посвященной исследованию мутаций гена SOCS1 у больных диффузной В-крупноклеточной лимфомой, которым были выполнены интенсифицированные программы химиотерапии. Мы тогда впервые изучили тот вопрос, что молекулярные методы исследования позволяют выявить поражение костного мозга, когда его еще не видно морфологически. И мы пришли к выводу, что даже минимальное вовлечение костного мозга при этом заболевании имеет значение. Потому что больных диффузной В-крупноклеточной лимфомой с поражением костного мозга сразу относят к группе высокого риска, у них риск повтора заболевания или неэффективности химиотерапии значительно выше, чем у тех пациентов, у которых нет вовлечения костного мозга. За эту работу, отправив свой тезис на крупную американскую гематологическую конференцию (ASH 2014 — American Society of Hematology), я получила гранд как молодой ученый. В 2020 году на этой конференции мы получили еще одну премию, показав, что летальность от COVID-19 у пациентов с гематологическими заболеваниями десятикратно превышает летальность среди общей популяции людей.
Награды — это же такое временное. Конечно, это важно, но важнее не сама награда, а понимание того, что то, что мы делаем, интересно и важно. Приобретенный опыт и знакомство с людьми, которые могут быть примером, вот это главное. Мне посчастливилось посмотреть гематологию не только в нашей стране. Я проходила стажировку в течение трех месяцев в университетской клинике города Лейпциг. У профессора, известного гематолога Дитгера Нидервизера. В 2017 году я проходила обучение по программе профессионального обмена, меня пригласили из посольства США поучаствовать в этой программе. Нас было 15 человек из разных стран, я единственная представляла Россию. Мы ездили в различные медицинские и социально значимые учреждения. И этот опыт был очень важен. Мы посетили много онкологических учреждений и различные общественные организации, например, общество пациентов с раком молочной железы.
Этот опыт помог вам в работе с фондом борьбы с лейкемией?
Фонд «Борьбы с лейкемией» организовал очень важную пациентскую структуру под названием «Равный консультант». Когда ко мне обратились и предложили стать наставником, врачом-гематологом программы, я сначала не поняла, а потом вспомнила зарубежный опыт и поддержала идею. Я выступаю в роли врача-куратора. Консультанты — это те, кто смог пережить болезнь, и теперь их задача — помочь больным на химиотерапии. Равные консультанты помогают преодолеть страх перед неопределенностью, рассказывая свой опыт, и просто являясь примером успеха, они могут ответить на организационные, бытовые вопросы и даже поговорить на «неудобные» или «стыдные» темы, которые пациенты не хотят или не могут морально обсуждать с врачом.
Как это выглядит на практике?
Я присутствую на всех встречах и обучающих семинарах для «равных консультантов», и мы обсуждаем многие вопросы. Конечно, они не касаются лечебных вопросов, они не могут назначать лечение или рекомендовать препараты, они обсуждают бытовые вопросы или свои страхи и ощущения. У пациента, на самом деле, очень большое количество вопросов по жизни: а когда вырастут волосы, а каким шампунем лучше пользоваться, а можно ли ходить в солярий после химиотерапии, как сказать родственникам и друзьям о заболевании? Эти вопросы с лечащем врачом и некогда обсуждать, да и многие даже не спросят, а работа «равного консультанта» в этом незаменима. Это общение с равными улучшает качество жизни пациента и настрой на химиотерапию и, таким образом, в целом лечение. А это 50% успеха.
Что можете сказать про оказание гематологической помощи в регионах?
Посетив достаточно много регионов, я поняла одну вещь: очень многое зависит от главного гематолога и врачей на местах, от их желания что-то менять и учиться. Гематология быстро развивается, и надо успевать. А главные гематологи должны быть и специалистами, и организаторами, чтобы понимать, как лучше (с кем можно скооперироваться, куда направить или перенаправить анализы для лабораторных исследований, которые крайне необходимы, если таких лабораторий нет в регионе, и прочее). Но, как говорится, кто хочет, тот ищет возможности, кто не хочет — ищет причины.
Работа в составе мобильной группы НМИЦ гематологии.
Ваши наставники и учителя?
Сложно выделить кого-то одного. На самом деле, все отделения, через которые я проходила, это для меня огромный опыт, и каждый заведующий внес свою лепту, и я безумно благодарна всем. Я безумно рада, что застала Андрея Ивановича Воробьева, я видела эти конференции. Бесценен и тот опыт, который мне подарил Сергей Кириллович Кравченко и все врачи отделения. Отделение химиотерапии лимфом, и мой научный руководитель Евгений Евгеньевич, очень классный и дружный коллектив. Все научные и терапевтические вопросы решались очень оперативно, а в отделении всегда царит атмосфера поиска самого современного и оптимального клинического решения. Специалист, на которого я равняюсь, это Елена Николаевна Паровичникова. Умная, справедливая, высокомотивированная и красивая. Работая плечом к плечу с ней, невозможно не любить гематологию. Огромный пласт знаний мне дала Вера Витальевна Троицкая и отделение гематологии. «Гематология — это острые лейкозы»,— как говорил Томас Бюхнер, один из известнейших врачей-гематологов. В этом отделении я научилась очень многому, и, наверное, как раз оперативности и принятию решений в сложных ситуациях. Отделение гематологии также открыло для меня возможности международного опыта. Елена Николаевна и Валерий Григорьевич разглядели во мне специалиста, который сможет представлять наши интересы и в других странах. И сейчас являюсь участником Европейской научной группы по изучению острых лимфобластных лейкозов у взрослых.
Есть разница между зарубежной и российской гематологией?
Особо не отличаются. Конечно, у них разработки и инновации чуть вперед идут, больше грантов и больше возможностей у науки. Это показала современная клеточная терапия, которую очень тяжело внедрить у нас.
В НМИЦ гематологии работают фанаты своего дела?
Здесь остаются только те, которые обожают гематологию. Те, кто понимает, что им тяжело, уходят из Центра. Эта та специальность, где нужно много знать и быть все время на волне. Если ты сегодня что-то не прочитал и не познал, завтра уже можешь за этим не успеть. Все новое ложится еще на более новое. Не зря один из первых таргетный препарат появился именно в гематологии. При лечении ХМЛ, и это был прорыв в терапии, и понеслось… Многие препараты, которые применяют в онкологии, тоже пришли через гематологию. Специалист-гематолог должен быть многогранным и эмоционально устойчивым.
Как спастись от выгорания на работе?
Выгореть никак нельзя, это же не значит, что я с утра и до ночи живу только профессией, поэтому приходится эмоционально себя подпитывать. Я активно занимаюсь спортом, это обязательно — физические нагрузки. Я люблю познавать что-то новое, сегодня я пошла петь, а завтра пойду танцевать. Я могу себя попробовать в искусстве, где ничего не умею. Это такое преодоление себя. Например, я безумно боюсь высоты, но очень хотела прыгнуть с парашютом. И я это сделала, правда, за несколько дней до часа икс я думала, что я точно потеряю сознание, но желание преодолеть свой страх оказалось сильнее. Все это для меня эмоциональная разгрузка. А еще мне кажется, что для каждого человека, важна вера в чудеса. Есть что-то такое незримое, что помогает нам по жизни, в том числе и справляться с трудностями.
Борьба с выгоранием. Прыжок с парашютом с высоты 4 тысячи метров.
Кто из исторических личностей вам импонирует?
Мне мама всегда говорит, что назвала Ольгой в честь княгини Ольги. У нее, конечно, была тяжелая судьба, нужно было быть сильной женщиной. Мне кажется, это имя отразилось на моем характере.
Что цените в людях?
Честность и открытость. Я сама очень открытая, порой даже слишком, и эмоциональная, и мне импонируют люди, которые тоже открытые. Но с другой стороны, я понимаю, что люди разные, и каждый приспосабливается по-своему, кому-то наоборот проще все держать внутри себя.
Вы победитель по жизни?
По крайней мере, мне хочется им быть.
Обмен опытом. На фото — сотрудники обсервационного отделения НМИЦ гематологии. На переднем плане: Сомасундарам Субраманиан, хирург-онколог, основатель и директор Евразийской федерации онкологии.
Утренняя планерка.
Рабочий вид сотрудников обсервационного отделения.
Женщины-исследователи, продвигающие науку о COVID-19.
С профессором Дитгером Нидервизером.
С профессором Дитером Хельцером.
