Борьба с лейкозом — это не только путь личного мужества и доверия врачам, но и глубокой взаимной заботы: несмотря на собственную болезнь, Анна Ольховик находила силы поддерживать и успокаивать свою любящую бабушку, которая была для неё опорой с самого детства. Их любовь стала тихой, но невероятно важной частью победы, напоминая, что исцеление складывается не только из лекарств, но и из силы человеческих связей.
Анна родилась в северном городе Норильске Красноярского края. Когда ей было шесть лет, она вместе с братом переехала к бабушке в Орехово-Зуево. Именно бабушка вырастила и воспитала их, дала всё самое необходимое. Анна окончила 11 классов, поступила в институт на специалитет по информационной безопасности и сейчас работает в одном кабинете с братом.
—Первые тревожные звоночки для меня прозвенели, когда я параллельно с учёбой работала в колледже преподавателем программирования. Это был мой первый год работы, — рассказывает Анна. В конце июня 2023 года мы всем коллективом проходили медосмотр, но результаты на руки не выдавали.
Мне стало интересно, и я пришла за ними — именно тогда я увидела, что у меня катастрофически снижены тромбоциты: всего 56 при норме от 180. Оглядываясь назад, я понимаю, что и до этого чувствовала себя плохо, но списывала всё на усталость и мечты об отпуске. Проблемы начались, пожалуй, ещё в апреле: у меня ужасно воспалилась десна вокруг зуба мудрости. Я знала, что его нужно удалять, и обратилась к врачу, когда поднялась температура, которая не проходила. Хирург потом сказал мне, что если бы я чуть-чуть ещё подождала, начался бы абсцесс — воспаление было очень сильным и непонятного происхождения. Он удалил зуб и назначил антибиотики.
Ухудшение состояния
Мне так понравился этот врач, что я решила удалить у него и остальные зубы мудрости. Я ходила на удаления каждую неделю. Они были сложными, и после последнего я заметила, что кровь у меня долго не сворачивается, но снова не придала этому значения. После этого я стала постоянно болеть: появился кашель, а температура практически не спадала почти два месяца. Затем я пошла на ту самую медкомиссию, где мне просто выписали сироп от кашля. Кашель прошёл, температура ушла, и я была уверена, что всё позади.
Шоковый диагноз
Увидев анализы с тромбоцитами 56, я сразу же сказала об этом подруге, которая работает в московской лаборатории. Она ответила: «Как раз ваши анализы были у нас. Лучше приезжай и пересдай прямо здесь». Я приехала, пересдала и уехала домой. В тот же вечер подруга написала мне, что анализы стали ещё хуже — тромбоциты упали до 20. А с момента первого анализа прошла всего неделя. Я всем доказывала, что это ошибка, возможно, последствие антибиотиков после удаления зубов. Но к врачу пришлось пойти, и меня сразу же положили в терапевтическое отделение. А мы как раз собирались на море, я уже начала покупать вещи. Я тогда думала: «Вот поднимут мне тромбоциты, выпишут лечение, и я обязательно поеду». Я вообще не думала ни о чём плохом. Обычно у меня срабатывает какая-то чуйка, если что-то не так, а здесь я была абсолютно уверена, что я здорова и это просто сбой. Но получилось иначе.
Неожиданная пункция
Меня положили в понедельник. Врач сказал, что, наверное, в четверг придет гематолог и сделает пункцию. Но во вторник с утра она уже пришла и сказала: «Пункцию будем делать сегодня». Тут я впервые поняла, что дело, наверное, серьёзное. Мне сделали пункцию, каждый день брали анализы крови, но врач ничего мне не говорила.
Через неделю, прямо перед выпиской, мне наконец сказали, что у меня бласты в костном мозге — 70%. Я спросила: «Это лейкоз?». Но врач ответила уклончиво: «Может быть и не лейкоз, может быть просто тромбоцитопения». Хотя я уже сама успела узнать, что если бластов так много, то это точно острый лейкоз. При этом она договорилась с онкологом, что я приду к нему на консультацию. В нашем городе нет гематологического отделения, а единственный гематолог принимает раз в неделю, и к ней очень сложно попасть.
Борьба за направление и время
Я попала к онкологу, и мне дали направление в областной научно-исследовательский клинический институт… через месяц. А я-то понимала, что у меня нет этого месяца. В крови уже было 38% бластов. И тогда врач дала мне направление в НМИЦ гематологии Минздрава России и сказала, что мне нужно туда попасть обязательно. Когда меня выписали, бабушке я сначала не хотела ничего говорить, но, придя домой, выложила всё. Не смогла смолчать. Хотя мне кажется, на тот момент она не совсем осознала весь ужас происходящего.
В тот же день я начала звонить в центр. Мне операторы отвечали: «К сожалению, на ближайшие две недели записи нет». А в направлении врач почему-то написала не «острый лейкоз», а «миелодиспластический синдром» — видимо, чтобы меня не пугать. Но запись там велась уже по диагнозу. Я сказала оператору: «У меня в направлении написано “миелодиспластический синдром”, но бластов очень много. Это острый лейкоз». Она ответила: «Ну вот, к сожалению, только через две недели откроется запись». Я звонила каждый день, писала на почту, а моя сестра кому-то написала в Телеграме. На следующий день мне сами перезвонили и сказали: «Мы видели ваши документы, постараемся записать вас в ближайшие дни». Ещё через день перезвонили и сообщили, что я записана.
Облегчение от попадания в надежные руки
И вот тогда мне стало на удивление спокойно. Я не плакала, не грустила. Было какое-то оцепенение. Я как будто бы не осознавала вообще, что происходит. До последнего теплилась мысль, что это какая-то ошибка.
Первые дни в Москве и подтверждение диагноза
В понедельник мы с бабушкой поехали в Москву. Меня приняла врач Сафонова Татьяна Исааковна. Она посмотрела мои документы и ужаснулась, потому что моё внешнее состояние совершенно не соответствовало анализам: я выглядела хорошо и чувствовала себя относительно нормально, не было никаких явных жалоб. Меня передали другому врачу — Новиковой Дарье Владимировне. Решили повторно сделать пункцию и все анализы. Пункцию делала Татьяна Исааковна, и я тогда вообще ничего не почувствовала. А через три часа нам объявили результаты. К сожалению, всё подтвердилось: миелоидный лейкоз с поломкой ТП-53. И в крови уже было 56% бластных клеток. Меня немедленно госпитализировали.
Начало лечения
До последнего надеялась, что всё-таки ошибка, но… Мы поднялись на шестой этаж, бабушка сразу повела меня в палату, разговаривала с заведующей. Там я встретила своего первого лечащего врача — Бессмертного Дмитрия Константиновича.
Нужно было снова сдать все анализы и пункцию костного мозга. На следующий день костный мозг просто не шёл. После нескольких попыток получилось. Было больно. Затем у меня была люмбальная пункция. Неприятных ощущений не было, только потом немного болела голова. Когда я поступила в палату, там лежали две девушки. Они сразу стали рассказывать мне, как всё происходит, какая химия будет, какие осложнения и «побочки». Но мама одной из них мудро сказала: «Не слушай, у тебя может быть вообще ничего не будет».
Страхи, надежды и нестандартная терапия
Когда пришли все результаты, мне сказали, что у меня будет не стандартная схема «7+3», как у всех, а химиотерапия в виде уколов и таблеток. Я доверилась и почти ничего не спрашивала. Единственное, о чём я спросила, — выпадут ли у меня волосы. Мне ответили: «Ну, у всех по-разному». В итоге до самой трансплантации я ходила со своими волосами. Мне даже было как-то неловко, потому что все в палате были без волос. Мне было интересно с научной точки зрения: я всё читала, интересовалась механизмами болезни и лечения, но никогда не примеряла чужие осложнения на себя. Я всегда говорила: «Вот у них так, а у меня будет по-другому».
Странный побочный эффект
На первом курсе со мной приключилось нечто странное: все голоса вокруг стали восприниматься как роботизированные. Я слушала людей и слышала, будто говорят роботы. Я даже начала думать, что схожу с ума. Непонятно было, из-за чего это случилось, но потом прошло само собой. Всего у меня было 6 курсов химиотерапии. Первый курс я полностью получала в больнице. На втором я неделю лежала в стационаре на уколах, а после меня выписывали на амбулаторное лечение. Так же проходили и все остальные курсы: я приезжала на неделю, получала таблетки и уколы, а потом уезжала домой. Перерыв между курсами был всего неделю. На обходах генеральный директор НМИЦ гематологии Минздрава России Елена Николаевна Паровичникова называла меня отличницей, и мне было невероятно приятно. Чувствовала я себя относительно хорошо, хотя меня постоянно тошнило, мутило. Серьёзных осложнений не было, я не лежала пластом. После первого же курса у меня наступила ремиссия, MRD негативный. Бласты ушли, их осталось всего 2.4. Но из-за температуры меня долго не выписывали.
Поиск донора и подготовка к трансплантации
Мне сразу сказали, что потребуется трансплантация костного мозга. Моего брата протипировали, но, к сожалению, он не подошёл. Тогда стали искать донора в международном регистре и нашли сразу двух: одного из Польши, другого из Германии. Выбрали донора из Германии, он подошел мне на 9 из 10. Когда я разговаривала с Ольгой Станиславовной, она сказала, что два донора — это, конечно, очень мало, но будем надеяться, что получится с ними связаться. Я, конечно, расстроилась, потому что понимала: донор может в любой момент передумать, или у него найдутся противопоказания.
Мне тогда казалось, что всё тянется бесконечно долго: мою кровь отправили в Германию ещё в декабре, а трансплантацию сделали только в марте. Когда ждёшь ответа, находишься в ужасном подвешенном состоянии, не знаешь, получится или нет. Но в итоге всё получилось.
Трансплантация и тяжелый период
После шести курсов химии я легла на восьмой этаж, в отделение трансплантации. Так как запасных доноров у меня не было, мне предложили на всякий случай сделать аутологичную трансплантацию — забор собственного костного мозга. Его бы использовали, если бы донорский не прижился. Процедуру делали под общим наркозом. Дали немного отдохнуть, а потом начали кондиционирование — подготовку к пересадке. Оно длилось шесть дней. Сначала всё было более-менее нормально. Меня предупредили, что тут будет тяжелее, чем на химии. Так и вышло. Первые две недели после начала кондиционирования я держалась, но потом у меня случился жуткий ожог слизистой — мукозит. Только не во рту, а в глотке и в носу. Я не могла глотать, пить, есть, даже слюну было больно сглатывать — я постоянно её сплёвывала. А нужно было пить огромные таблетки.
Срыв и поддержка
Я очень старалась их проглотить, но в какой-то момент у меня просто не получилось. Когда пришла Наталья Николаевна и спросила, как дела, я расплакалась. Просто от осознания, насколько эти таблетки важны прямо сейчас, в такой ранний период, а я не могу их принять. Это был чисто психологический срыв. Меня успокоили, сказали, что можно вводить их внутривенно, и что это ненадолго. Потом у меня начались сильные носовые кровотечения из-за сожжённой слизистой. Их останавливали специальными препаратами. Бабушка очень переживала, но я попросила её не приезжать. Я не хотела, чтобы она видела меня в таком состоянии.
Облегчение и выписка
На 14-й день мне объявили, что начался рост клеток, растут лейкоциты. И в ту же минуту я почувствовала себя легче, хотя температура ещё держалась, и мне кололи антибиотики. Где-то на 18-й день лейкоциты уже были единичные, стали потихоньку повышаться тромбоциты и гемоглобин. Но меня по-прежнему ужасно тошнило. Чтобы было легче глотать, мне клеили обезболивающий пластырь. На 26-й день сделали контрольную пункцию, подтвердили стопроцентный донорский химеризм, негативную ремиссию и… выписали меня! Я так ждала этого момента после полутора месяцев в больнице. Я спросила, нужно ли оставаться в Москве, но врач сказала, что я могу ехать домой. Мне нужно было только сдавать анализы по месту жительства, пить таблетки и отправлять результаты по почте, и раз в месяц приезжать на обследование. Я была безумно счастлива.
Сложное восстановление и маленькая победа
Но дома мне стало плохо. Меня ужасно тошнило, буквально выворачивало наизнанку. Я пила таблетки, пыталась их как-то комбинировать, чтобы было легче. Из дома не хотелось выходить, совершенно не было аппетита. Дозировку лекарств мне постоянно повышали, потому что они в крови не держались — вероятно, из-за постоянной тошноты. Я себя утешала, что нужно просто потерпеть ещё месяц, и станет легче. И действительно, в августе, после снижения дозировки лекарств, мне стало полегче. Я так сильно хотела съездить в Питер, что мы с подружкой рванули туда на недельку. Если бы я так же продолжала сидеть дома, я бы просто сошла с ума. Мы там много где побродили, и мне очень понравилось.
Забота от Ани
Многих пациентов поддерживают близкие, но у меня всё было с точностью до наоборот — мне самой приходилось постоянно поддерживать бабушку. Мне нужно было объяснять ей все медицинские тонкости максимально простым языком, потому что она многое не понимала, не запоминала и из-за этого начинала дико нервничать и накручивать себя. Например, мы долго ждали, когда активируют донора, и она постоянно спрашивала: «Ну когда же, ну почему так долго?». Мне приходилось её успокаивать, говорить, что так и должно быть, что это небыстрая процедура. Или она постоянно донимала вопросами о моих анализах: «Ты вылечилась? Как у тебя анализ?». Я знаю, что есть пациенты, которые каждый день зациклены на этом, а я всегда ориентировалась на собственные ощущения. Я настолько хорошо себя чувствовала, что старалась лишний раз не спрашивать про анализы. Могла поинтересоваться только после курса химии, и на этом всё.
Бабушку мне постоянно приходилось успокаивать. Бывало, я что-то утаивала от неё, потому что не знала, как она отреагирует. Например, я никогда не говорила о том, что донорский костный мозг может не прижиться. Но она, видимо, откуда-то узнала и спросила: «Аня, а что будет, если он не приживется?». Я растерялась и ответила: «Зачем ты задаёшь такие вопросы? Всё у меня нормально, всё приживется, не спрашивай больше». Я убеждала её, что такого просто не случится.
Алмазная мозайка
Отвлекаться от плохих мыслей и бесконечных разговоров о болезни мне помогала алмазная мозаика. У меня дома теперь висит много таких картин. Сидишь, смотришь сериалы и собираешь. Это меня очень успокаивало. Дома все время говорили обо мне, и для меня это было не просто.
Поддержка близких, друзей и преподавателей
Свой страх открыто показывала только бабушка. Ни брат, ни сестра — хотя я знаю, что они переживали и очень нервничали. Сестра вообще занималась организацией сбора денег на трансплантацию. Нужно было три миллиона. Я до сих пор не знаю, как она с этим справилась. В институте многие преподаватели обо мне спрашивали. Когда я заболела, моей первой мыслью было: «А что мне делать с работой и что делать с институтом?». Это были две главные проблемы. Я пришла к заведующему кафедрой, и он просто сказал: «Аня, лечись, ни о чём не думай!».
Переоценка ценностей
После всего пережитого я стала по-другому реагировать на многие вещи. Во мне появилась какая-то абсолютная умиротворённость, словно я поймала свой дзен. Стала гораздо меньше нервничать. Хотя иногда случаются моменты, которые кажутся незначительными, но от которых прямо хочется расплакаться. Я не накручиваю себя, просто когда что-то идёт не так или не получается, я могу резко разнервничаться. Реакция не в виде грусти или самокопания, а именно мгновенная — слезы сами наворачиваются на глаза. А вообще я не плаксивый человек. Эмоциональный фон действительно стал другим, хотя такие слёзные моменты случаются очень редко.
Пожелание пациентам
Я хочу пожелать всем пациентам ничего не бояться. Вы даже не представляете, насколько силён ваш организм. Мой совет — слушайте только себя и своего врача. Не слушайте, что говорят другие люди или пациенты в палате. И никогда не переставайте верить в чудеса. Всё будет хорошо. Как бы ни было тяжело, помните, что это всё временно. Я сама всегда тешила себя мыслью, что это пройдёт. Сейчас плохо, но наступит время, и всё наладится. И ведь действительно наладилось. Я вернулась к обычной жизни: закончила институт, работаю, встречаюсь с друзьями, путешествую по другим городам. Хотелось бы, конечно, ещё съездить на море, но пока нет такой возможности.
Нельзя дать страху овладеть тобой
Мечтайте, любите, не бойтесь своих чувств и показаться слабой. Мне все говорили: «Аня, ты такая сильная, такая сильная». А после трансплантации я встретилась с одной из подруг, и она сказала: «Аня, ты такая мужественная». Мне этот комплимент очень понравился. Но с другой стороны, я ведь девушка и не хочу быть сильной, я хочу быть слабой — чего просто не могла позволить себе во время лечения. Потому что нельзя было дать страху овладеть тобой, нельзя было раскисать, плакать и задавать себе вопрос «почему я?». Это уже случилось. Можно дать себе пару дней поплакать, а потом взять себя в руки и лечиться. Представьте: в вашем организме размножаются опухолевые клетки, вы в стрессе — откуда у организма возьмутся силы? Нужно ему помогать. Ставьте перед собой цели, которые вы осуществите в будущем, потому что это будет вашей главной мотивацией. Пока вы живы, вы можете всё что угодно, и никто вас за это не осудит.
Врачи-гематологи:
Анастасия Кашлакова
Дмитрий Бессмертный
Залина Фидарова
Феруза Омарова
Ольга Покровская
Видеоинтервью:
За кулисами фотосъемки:
